Командир танковой роты
В доме появилась новая стенка, и жена занялась перекладкой вещей. Достала мой альбом с фотографиями училищной поры, в котором между страницами лежало много фото, делавших его изрядно пухлым. Часть фотографий выскользнула на пол, а вместе с ними — и пожелтевший номер газеты «Во славу Родины». На первой странице был напечатан портрет капитана — танкиста в парадной форме, с гвардейским знаком и медалью «За боевые заслуги». Пробежался глазами по тексту под фотографией и улыбнулся про себя, потому что содержание разговора с журналистом и содержание текста статьи несколько отличались, но такие уж были времена: не все можно было писать в газетах.
Тем не менее было интересно прочитать про свои «подвиги» и с учетом уже сорокалетнего опыта службы признать, что автор не допустил ни одной ошибки. По всему было видно, что писал человек военный и много повидавший.
Тогда корреспондент первым делом попросил переодеться в парадную форму — для фото. А после состоялся небольшой разговор, в ходе которого я с удивлением узнал о себе много нового и поразился, насколько корреспондент осведомлен. И про прошлогодние учения знает, и про проблемы, которые приходилось нам решать, и даже про неприятности (хоть и не все), которые свалились тогда на мою голову. Много вопросов было про мероприятие, по результатам которого я был награжден часами на слете молодых офицеров командующим войсками Белорусского военного округа.
А газетная статья оказалась совсем не о том. В ней почему-то вспомнили давние события, когда я был еще командиром взвода, а из последних — совсем, на мой взгляд, не такие уж и важные… Было даже немного обидно.
Этот эпизод затерялся в потоке новых событий, и если бы не газетный номер, то, может, все и утонуло бы в реке времени.
Вспомнил себя тогдашнего — совсем еще зеленого военного. Собеседника, человека намного старше меня и, несомненно, более опытного. Но в разговоре чувствовалось его уважение. Возможно, именно он и преподал мне жизненный урок, как нужно вести себя с младшими по возрасту и по званию.
Подумалось: интересно, а как бы выглядела статья, если бы нужно было описать те учения и мероприятия, которые и послужили отчасти поводом для общения корреспондента окружной газеты с командиром роты?
…Воспоминания унесли меня в далекий 1983 год. Мы уже поучаствовали в учениях «Запад-81» и считали себя достаточно опытными танкистами.
Ранней весной мы уже знали, что намечаются большие учения и нам предстоит в них участвовать. Вокруг бурлили организационные мероприятия. Наш танковый полк переформировали в отдельную танковую бригаду, батальон стал тоже отдельным, а еще раньше наша прославленная дивизия стала отдельным армейским корпусом. Наш батальон на первом этапе в бригаде был единственным развернутым по людям, но вот техники в нем практически не было.
За танками поехали в Брест, где они состояли на хранении в кадрированной дивизии в Северном городке. Первый раз столкнулись с Т-72, собранными на Челябинском тракторном заводе. Так как своих экипажей на машинах не было, пришлось нам выгрузить из них боеприпасы, подготовить к погрузке на железнодорожный транспорт. Механикам-водителям на станцию погрузки довелось ехать по узким улочкам частного сектора. Благо, никаких заборов мы не повалили и на платформы заехали без приключений. А волноваться была причина: в роте больше полугода не было танков. Было всего две учебно-боевые машины, все остальные экипажи — «безлошадные». Вот поэтому новые машины были для танкистов еще чужими, непривычными. Потом я не раз ловил себя на мысли, что только через некоторое время, когда экипажи много дней провели в машинах, готовясь к учению, когда обжились да и просто привыкли к своим местам в танке и могли на автомате работать со всеми органами управления, найти с закрытыми глазами все принадлежности как внутри, так и снаружи в ящиках, моя рота превратилась из роты танкистов в танковую роту. Занимались интенсивно. Если раньше я скептически относился к тактическим занятиям пеше-по-танковому, то тут я потратил на них изрядное количество времени. Это сторицей окупилось потом на различных учениях, когда не требовалось разъяснять, что значит: «Противник справа…, слева…, сзади», «Наступаем на 11.00» или «На 32-0, на 60-0».
Как ни ждали начала учения, приказ на погрузку поступил неожиданно. Как всегда, были готовы, но не совсем. В спешном порядке довыгружали боеприпасы, кроме того, внезапно выяснилось, что антифриз в роте не успели поменять на воду. Провозились целый день, закончили поздно вечером. Платформы на завтра обещали на 8.00, но мы как люди бывалые решили, что еще ни разу не было такого, чтобы их подавали вовремя, поэтому комбат отпустил офицеров по домам поспать несколько часов.
Разбудил меня посыльный, который сбивчиво рассказал, что комбат послал за офицерами, а танки уже выгоняют из боксов.
В парке картина была эпическая: ворота боксов нараспашку, но ни танков, ни людей... Ворота тоскливо мотались на ветру, своим скрипом ухудшая и так ставшим поганым настроение.
Чертыхнувшись про себя и представив лицо комбата, а заодно и своих солдат, побежал на КТП, надеясь, что застану их хотя бы там, но увидел лишь подъехавший к КТП санитарный уазик, где сидело несколько офицеров батальона. А на бетонке остались только свежие следы от гусениц — батальон ушел на станцию погрузки.
Благо станция, ласково называемая в народе «Озерки», была недалеко. Мы примчались туда на санитарке по короткой дороге вовремя: моя 1-я рота как раз выходила на площадку ожидания погрузки. Платформы уже подали, поэтому комбат, зло сверкнув глазами, показал мне мои платформы и дал команду на погрузку.
Построил роту, проверил людей, взводных еще не было. Дал команду на открытие бортов платформ и подготовку машин — нужно было развернуть башни, застопорить их и накинуть на пушку петлю из буксирного троса, снять антенны. Под грохот кувалд по замкам платформ нежданно-негаданно выскочила проблема. Для топлива нам вместо двухсотлитровых дали необычные бочки по 275 литров с выдавленными экзотическими надписями Wehrmacht 1942. И вот теперь буксирные тросы из—под них никак не пролазили и не желали закидываться петлей на застопоренные пушки при развернутых назад башнях. Пришлось пушки снова опускать вниз, изрядно помучавшись, набрасывать тросы, потом их поднимать, ставить на кронштейны крепления по—походному.
Первую машину начал заводить на платформу сам, а потом подключились и другие офицеры роты, дело пошло быстро. После погрузки прошелся вдоль платформ и глянул на часы — ого, почти рекорд для эшелона — 52 минуты! Благо на разрывы платформ не ставили всякие автомобили из взводов обеспечения, потому как они всегда нас тормозили.
Поднявшееся было настроение испортил экипаж с учебной машины. К новому танку они, видимо, относились, как к своей старой колымаге, «не заморачиваясь». Вот и тут они накинули буксирный трос на пушку прямо на неснятый термочехол, превратив его в смятую алюминиевую гармошку. Поставив их машину на шпоры, приказал экипажу спрыгнуть на землю на другую сторону от аппарели, чтобы никто не видел расправы…, но их спас железнодорожник, прокричавший про проходящий состав по основному пути и запрете выхода на эту строну. Ладно, разберемся… А вообще было жалко. Это сейчас, когда почти у всех есть свои автомобили, мужики холят и лелеют своих «ласточек», а в те времена, пожалуй, и не на что больше было потратить свою скупую мужскую любовь, кроме как на своих боевых коней (не считая женщин, конечно). Поэтому к своим новым машинам мы относились как к неким божествам. А тут такое…
После нескольких подвижек и формирования эшелона поехали. Батальонный народ с удовольствием разместился в нормальных плацкартных вагонах, которые ВОСОшники почему-то с придыханием называли классными. Конечно, после привычных теплушек это были хоромы.
Тянули нас как-то медленно, много стояли на станциях, больших и маленьких. В вагонах установилась жара, и офицеры потихоньку выбирались на платформы к танкам, с нетерпением дожидаясь ставшего почти родным после многих учений полигона Дретунь. На очередном полустанке хотели соскочить и нарвать зеленых яблок у дороги, но комбат запретил. Очень свежо было воспоминание от поездки за танками в Брест. Там нас долго катали по станции, и пара командиров взводов, двухгодичники, помчались с новыми танковыми ведрами за пивом. Когда тепловоз уже начал гудеть на отправление, они все еще бежали с полными ведрами через многочисленные пути и стрелки.
Но вот и станция Дретунь. На душе подъем, все же первые учения в качестве ротного. Разгрузка пошла быстро, но только начали собирать танки в колонны для выхода в район сбора, как на одной машине заглох двигатель.
Попытались завести, но двигатель был намертво заклинен. В голове завертелась песенка «Учкудук — три оклада»... Подъехала летучка из техвзвода. Тут же подбежали три специалиста с Челябинского завода, сопровождающие батальон на учении для решения внезапных задач. Вполголоса вспоминая «урюков из Уручья», они залезли в танк, подняли радиаторы: створки выпускных жалюзи, как и вентилятор, были в масле. Все ясно, сорвало дюрит, выгнало масло. Но разбираться было уже некогда, нужно было идти в район. С танком пришлось оставить взводного, а сами — вперед, вперед!
В роте осталось двенадцать танков. Было тринадцать, а стало двенадцать. Может и к лучшему.
Марш в район оказался довольно длинным. После учений «Запад-81», казалось, знали уже здесь каждую тропинку, но вели нас на другую окраину полигона. Уже смеркалось, когда случилась еще одна неприятность. Остановились на извилистой лесной дороге, и во втором взводе танк, выходя из закрытого поворота, ударил в впереди стоящую машину. У него подкрылки — всмятку, а у передней машины бочки с топливом, кронштейны под ними — вдребезги. От прямого удара танкового ствола разворотило зенитную установку, а на пулемете НСВТ ствол согнуло в дугу.
Хотел было отругать механика-водителя, но передумал: ведь и я сам виноват: самоустранился, не научил, не проинструктировал (так обычно и пишут в приказах о наказании виновных)... Кстати, когда потом пытался защищать его и командира танка перед комбатом, тот вызверился на меня: «Нечего их жалеть, они тебя не жалеют!». Кстати, после этого случая не понадобилось долго объяснять подчиненным, почему нельзя ехать в колонне сидя на башнях в открытых люках…
Уже ночью зашли в район сосредоточения, передремали прямо в машинах.
Утром проснулись на рассвете. Бойцы из боевого охранения бодро доложили, что поблизости никто не появлялся. Встал вопрос с завтраком. На прошлых учениях нас четко кормили три раза в день, поэтому и здесь мы по наивности ждали подобного. А завтрака не было, и здесь впервые прозвенел звоночек, что наша учебно-боевая жизнь будет починена несколько иным законам.
Из открытого люка мой командир танка, дежуривший на связи, крикнул, что ротных вызывает комбат. При заслушивании ротных комбат спросил меня, как я думаю решать проблему с топливом для танка с разбитыми бочками. Честно говоря, я пока об этом не думал, и, как показало время, — зря.
…Позже, уже учась в бронетанковой академии, я понял многие аспекты тех событий. Обкатывалась новая форма боевых действий — применение оперативной маневренной группы, главной изюминкой которой были действия в глубоком тылу противника в отрыве от главных сил. Вот из нас и сформировали отдельный танковый батальон, включавший в себя практически все необходимое для автономных действий в качестве рейдового отряда. В батальоне была и мотострелковая рота, и разведвзвод, и зенитный взвод и, хоть и маленький, но тыл. Тогда у нас появились огромные топливозаправщики — КрАЗы и дизельные «Уралы» под боеприпасы. В танковых взводах добавили по одной машине, всего в роте их стало тринадцать. Кроме трофейных топливных бочек большой емкости хотели еще приделать ящик на башню с дополнительными подкалиберными снарядами, да что-то не получилось.
Таким образом, батальон стал маленьким полком, способным длительное время действовать самостоятельно. Автономность и самостоятельность таких батальонов позволяли свободно перебрасывать их из одной бригады в другую в зависимости от общих боевых задач. Так, кстати, поступили на этих учениях и с нашим батальоном, передав его в соседнюю танковую бригаду. Но проблемы с тыловым обеспечением оставались весьма острыми.
…Комбат, видимо, лучше нас понимающий обстановку, вопрос о топливе задал не зря. Насчет завтрака нас немного успокоил: второй эшелон с техникой батальона уже разгрузился, и наши кухни скоро подойдут. А тут и приказ на марш в район сосредоточения из бригады пришел.
— По машинам! — крикнул я, подойдя к своему танку.
Запрыгнув на броню и подсоединив к шнуру шлемофона тангенту, оглянулся на свою роту. Танкисты уже закрывали люки.
— Двести, двадцать, двааа!, — голос комбата в наушниках прозвучал с ноткой торжества и некоторой благоговейности.
— Заводи, — это уже я своему механику.
Машина завелась с пол-оборота, а я оглянулся назад и… Три машины стояли с незапущенными двигателями, о чем говорило отсутствие дыма из выхлопных труб. Не укрылось это и от глаз комбата, ведь моя первая рота стояла сразу за его танком и КШМкой начальника штаба батальона.
— Глуши! – голос в наушниках не предвещал ничего хорошего.
— К машинам! Личному составу прибыть в голову колонны!
Когда прибежали последние зенитчики из хвоста колонны и встали в общий строй, комбат с изрядной долей издевки спросил у одного из командиров танков моей роты: «А что за команда такая «222», а «333»?
И уже обращаясь ко мне: «А вообще роту чему-либо учили?».
Я готов был провалиться сквозь землю. Элементарные вещи: команды на запуск двигателей и начало движения…
Опять заняли свои места в машинах.
— Двести, двадцать, два!
— Триста, тридцать, три! — машины начали движение, что было видно по качнувшимся почти одновременно стволам пушек.
Ехать пришлось недалеко, не больше пяти километров. На окраине небольшой полянки на входе в лес нас уже ждал офицер. Он и показал комбату, по какой дороге заезжать в район.
В районе мы нашли много старых окопов, что и неудивительно, ведь на полигоне всегда шли учения и войск здесь перебывало немало. Поэтому расставить машины не составило особого труда. Только из моего капонира пришлось оттаскивать в сторону довольно большую поваленную сосну, а так — прямо подарок судьбы, ничего рыть не надо.
Последующие несколько дней прошли в напряжении. Все время ждали какого-то приказа и не начинали каких-либо серьезных мероприятий. Сказывалось, что мы были приписаны к чужой бригаде. Раньше всегда на учениях до нас доходила хоть какая-то информация от своего штаба части. А тут мы были прикомандированными, и на нас практически никто не обращал внимания. Хотя, возможно, это было и к лучшему.
Тягостное ничегонеделание немного разрядила поездка в соседний механизированный батальон. Там нам показали, как нужно маскироваться. Посмотрели с определенной долей скепсиса — обычные масксети, несколько веток поверх машин. У нас было явно покруче — опыт с прошлых учений, который запомнился мне на всю жизнь.
Учения «Запад-81» мы не зря между собой называли учением замполитов. Казалось, предела в совершенствовании походных ленинских комнат, флагов в честь победителей соцсоревнования, выкладывания контуров дорожек шишками и посыпания их песочком нет. Апофеозом стало мероприятие по приему в комсомол двух человек из нашей роты. Загоняли нас до полусмерти, готовя район роты к приезду представителей политуправления округа… А приехали из округа почему-то представители управления инженерных войск. Разыгралась сцена из «Ревизора»: «Пионерский лагерь разобрать! Район сосредоточения батальона замаскировать и подготовить к контрольному воздушному фотографированию!».
Замаскировались масксетями, особо не напрягаясь. Когда летал воздушный разведчик, мы не видели, но нам сообщили, что из 31 танка батальона без труда видно 28.
Начали снова маскироваться. Замели следы от гусениц, поверх масксетей набросали веток. Результат — видно 14 танков! Раскинули мозгами и решили обложить машины мхом, благо в лесу его было хоть отбавляй. В этот раз нас фотографировал ночью беспилотник. Зрелище было впечатляющее: что-то промчалось по черному небу на малой высоте с оглушительным грохотом и яркими вспышками света как от молнии. Результат — «вскрыли» две машины, да и то по торчащим кончикам орудийных стволов, на которые экипажи поленились наложить мох. Наконец-то «зачет», три дня нервотрепки остались позади.
Вот и сейчас машины мы тщательно замаскировали, закрыв танки от дульных срезов стволов пушек до самых бревен для самовытаскивания. Так что учиться у коллег было особенно нечему, зато пообщались с друзьями, поделились новостями.
На другой день приехало какое-то начальство, стало ходить по району батальона и совать везде свой нос. В своей роте я их, конечно, сопровождал и давал пояснения. Остановились у одной машины с поднятыми радиаторами. Из-под радиаторов наружу торчали две пары солдатских сапог. Сердце екнуло. Скорее всего, это спали два отличника, положив шлемофоны под голову. Но, к счастью, картина поднятой крыши с радиаторами и торчащие сапоги произвели на проверяющих умиляющее впечатление, и они прошли мимо. А соседней второй роте объявили тревогу и поставили ей задачу: сменить район с небольшим маршем на несколько километров.
…В один из дней в батальон прислали посредников: по одному на каждую роту и одного при комбате. Все они были из местного гарнизона и изображали из себя бывалых вояк. Мне дали капитана, бывшего ротным уже два года. Разговорились: как зовут, откуда, какое училище оканчивал... На ужине в офицерской палатке получилась хохма. Мы частенько в разговоре упоминали названия ресторанов: «Арбат», «Верас», «Вильнюс». Посредники наши насторожились, спросили, мол, где это у вас в деревне рестораны?
— Как где — в Минске.
— Так вы же служите в деревне Уручье!
— Да ведь это окраина Минска.
Оказалось, что эти офицеры недавно приехали из Германии по замене. В управлении кадров их спросили, где они хотят служить: в городе Лепеле или в деревне Уручье. Они и согласились на «город Лепель». Смеяться мы перестали, когда увидели погрустневшие лица посредников. Географию нужно учить!
Особенности учения предполагали, что батальон будет действовать в качестве рейдового отряда. Иногда по обстановке он мог разделяться на рейдовые группы в составе рот. Уже служа в штабе бригады, я узнал, что рейдовому отряду назначался не маршрут, а полоса действий, в которой он должен был обнаруживать и уничтожать особо важные объекты. А тогда мне как ротному было в диковинку, что нам разрешалось выбирать маршрут самостоятельно, не глядя особо на сохранность дорог и других гражданских объектов.
С комбатом поехали на рекогносцировку, смотреть рубеж ввода и начала рейда. Приехали и слегка опешили. Места, которые мы исползали вдоль и поперек два года назад, было не узнать. За два года на гатях через болото, куда были положены многие тысячи кубометров бревен, выросли кусты и молодые березки чуть ли не под пять метров высотой.
Поездили, посмотрели и нашли две более-менее целые дороги с гатями без растительности и без воронок от бомб и снарядов, видимо, использовавшиеся полигонной командой для своих нужд.
Вечером пришлось рассказывать бойцам об особенностях езды по болоту, делиться своим опытом с прошлых учений, где для каждого танка была своя гать длиной до километра. Стараясь особо не нагнетать обстановку, рассказал танкистам, как тогда утопили несколько танков, как спасались экипажи, выскакивавшие из открытых люков.
На следующее утро произошло в батальоне и ЧП. На построении батальона офицеры третьей роты встали в строй… в солдатском хэбэ. Мы сразу не обратили на это внимания, хэбэ так хэбэ, ведь стояла жара. Но, как выяснилось, все было не так просто. Оказалось, что ночью у них горела офицерская палатка, в которой сгорели полевая форма офицеров и комбинезоны. Для бойцов на случай непредвиденных показух они взяли новое хэбэ, вот оно и пригодилось. Не знаю, как с этим случаем разбирался комбат, но одно было очевидно — хорошо, что мы были прикомандированы к чужой бригаде, иначе замордовали бы нас разбирательствами, объяснительными записками, инструктажами и прочей военной суетой, предшествовавшей подготовке и изданию приказа о наказании виновных. Один из взводных показал мне то, что осталось от брелока с ключами от дома и подвешенным на колечко офицерским жетоном. Это был бесформенный комок спекшегося металла, и лишь жетон торчал невредимым, только слегка почерневшим. Такое я увидел еще раз, когда из подбитого танка доставали сгоревших танкистов. У одного из них был такой же жетон в комке металла… Но это было много лет спустя и совсем в других местах…
И вот наконец приказ «Вперед». Все было как-то необычно. Я уже привык как командир первой роты идти в голове колонны сразу за комбатом, а тут оказался чуть ли не в середине походного порядка. Впереди пошел наш разведвзвод на БМП, потом головной дозор в составе танкового взвода третьей роты, и только потом танк и КШМ комбата, ну а затем и моя рота.
С полигона по разведанным маршрутам прокатили довольно быстро и сразу вышли на обычные полевые дороги. На выходе из очередной деревеньки батальон остановился, видимо, комбат решил нас научить еще одной хитрости. По его приказу свои танки мы поставили елочкой — один встал чуть с поворотом налево, следующий — чуть направо и так далее. Кроме того, мы опустили стволы пушек, чтобы мимо нас по дороге никто не смог проехать. Финт вроде очевидный, хотя и не до конца на тот момент понятный.
Во второй половине дня подошли к Западной Двине. Перед заходом на понтонный мост случился небольшой затор. Вроде как очередь нашего батальона была переправляться, но в колонну уже перед самым мостом пытались влезть невесть откуда взявшиеся бортовые автомашины, заправщики и всякая другая мелочь.
Глядя на это, комбат приказал сократить дистанции между танками и не пускать никого в колонну. Подтянулись и пошли буквально впритык на второй передаче. Так моя рота и зашла на мост с минимальными интервалами. Офицера — сапера, активно махавшего передо мной красным флажком, я, естественно проигнорировал, — приказ комбата не обсуждается!
Последствия наступили быстро. Я первый раз ехал по понтонному мосту, что в некоторой степени может меня оправдать. А произошло следующее: под весом плотно идущих танков понтоны стали погружаться в воду! Бросился в глаза сапер, героически стоящий с флажком справа на понтоне рядом со спасательным кругом, которому вода уже доходила почти до колен.
Сердце ушло в пятки. И так нервы были на пределе перед первой переправой по наплавному мосту, и тут такое! Оглянулся назад и не своим голосом заорал подходившему к мосту танку: «Тридцать пятый — стой!!!» Остальным машинам, уже зашедшим на мост, дал команду увеличить дистанцию до тридцати метров. На другой берег вышли благополучно. Как ни странно разборок по этому случаю не было ни тогда, ни потом. Видимо, это было совсем маленькое ЧП из всех, что натворили на тех учениях.
Покатили дальше. В какой-то момент увидели свой тыл. Мы шли по полевой дороге, а наши колесные машины шли по параллельной асфальтной дороге… в обратном направлении! В голове на этот счет особых мыслей не возникло. Зампотылу батальона у нас был бывший командир инженерно-саперной роты, один из опытнейших офицеров бригады, так что сомнений в том, что в нужной точке мы встретимся, пообедаем и заправимся, у нас не возникло. А зря, своих батальонных «колес» мы больше и не увидели…
Ближе к вечеру вышли в район дозаправки. Думали увидеть своих, но стояли незнакомые топливозаправщики, которые уже раскинули свои рукава. Взяли примерно по половине тонны горючего на танк, не до полной заправки. Специально посмотрел, сколько взяла машина без бочек, попросил залить ее под пробки. Кто нас заправил, так и осталось для меня загадкой. Вроде как на высоком уровне было принято решение: в кутерьме действий маневренной группы не заморачиваться поиском именно своих тылов и «кормиться» у всех, кто окажется рядом. Тогда впервые услышал термин «чек-требование на ГСМ». Это наш НШ батальона с прапорщиком — начальником заправщиков оформлял документы возле моего танка.
В очередном лесочке встали на привал. Лес был на пригорке у довольно большой деревни. Были видны люди, играющие дети. Ждали обед, но вместо еды приехали грузовики, с которых нам раздали большие дымовые шашки (БДШ). Такие я видел впервые. Название было знакомо по книгам о торпедных катерах на войне. Получили по две на танк. Думали, как эти довольно большие бочонки приторочить к броне, но так ничего и не придумали. Благо тут же от них и избавились: после короткого инструктажа получили команду их одновременно поджечь. Дым был такой густой, что превратил ясный день в ночь, в деревне по соседству заревели десятки коров. Прилетел вертолет, видимо, снимать маскировку с воздуха, но мы догадывались о его присутствии только по звуку работающего двигателя.
Урывками переночевали прямо в машинах, о развертывании палаток никто даже и не думал, ожидая каждую минуту команду «Вперед». Утром перекусили боевым рационом и слегка привели себя в порядок, умывшись водой из танковых бачков.
Наконец-то нам объявили задачу: найти в определенном районе и уничтожить батарею ракет «Першинг», а затем какой-то командный пункт. Прошло это как-то буднично, по радио. Не было красивого: «Равняйсь, смирно! Слушай боевой приказ…». Если честно, я за всю службу в танковых войсках, даже во время боевых действий, такого не слышал.
Посмотреть на карту времени уже не было. Кое-как прикинув в голове местную географию, примерно определил, что этот район где-то в пятидесяти километрах от нас.
С картами тоже была своя история. За всю свою предшествующую офицерскую службу работал с ними, может, всего несколько раз. Они особо и не нужны были, свои полигоны мы знали как свои пять пальцев. Да и масштаб тех карт, что нам давали, был всегда «двадцатьпятка». А здесь нам выдали кучу листов «пятидесятки» с огромным районом от Полоцка до Минска. Пришлось изрядно помучаться, такое количество листов в одной карте я вообще видел впервые, да и разложить их в правильном порядке по неопытности было еще той задачей. Карта даже не поместилась на трансмиссии танка, пришлось использовать площадку перед танковым окопом. Склеенную простыню пытался сложить и так и этак, но получалась ерунда. В конце концов кое-как скрутил ее, получилась огромная подушка, которая едва поместилась в полевой сумке. За все учение я потом достал ее всего один раз, потому что практически все время нас вел комбат. Возможно, если бы батальон разделялся на рейдовые группы, то карты понадобились бы, а так главное было — слушать радио и стараться не выпускать из виду комбатовский танк.
Поехали! Теперь наше движение приобрело совсем иное содержание. Если раньше оно воспринималось как обычный марш, то сейчас появился определенный азарт. Комбат «для поддержания тонуса» сообщил, что мы находимся на территории условного противника, нужно в любой момент быть в готовности к бою.
«Противник» обнаружился довольно быстро. На одной из развилок полевых дорог нам встретился офицер с белой повязкой на рукаве, который запретил нам ехать по выбранной дороге и завернул нас в другую сторону. Видимо, эти трудности создавались намеренно, чтобы «служба медом не казалась» и мы более активно вели разведку в назначенной полосе. Потом, как рассказывал командир разведвзвода, шедшего впереди, еще пару раз нас останавливали перед небольшими мостами и заворачивали в сторону от них.
Вот уже и перемахнули дорогу Минск — Витебск, указанный район с объектами противника должен быть где-то рядом. Насторожились. Разрешил командирам взводов наблюдать из открытых люков. Башни следующих за ними танков развернули назад. Больше всего, наверно, этому обрадовался командир первого взвода, который с самого начала ехал за мной с развернутой башней. Естественно, езда задом наперед была изнурительной и дискомфортной.
Как ни старались, но к объекту вышли сумбурно, даже не развернувшись в боевые порядки. Но, видимо, уничтожение батареи «Першингов» нам зачли, хотя комбат долго ругался — те странные сооружения из фанеры и досок могли быть похожими на что угодно, но никак не на пусковые установки ракет.
Покатили дальше. Очередной привал сделали прямо посреди маленькой деревушки. Комбат разрешил снова использовать НЗ, все равно ничего другого вторые сутки не было.
К танку подошла пожилая женщина, поздоровалась и некоторое время смотрела на нас, скрестив руки на груди. Глядя, как мы ковыряемся в банках, спросила, сколько мы еще будем стоять. Узнав, что еще с полчаса, исчезла и минут через десять появилась с пучками редиски и зеленого лука, а в тряпице принесла большой кусок сала. Все это она молча отдала моему механику-водителю. Мы, конечно, с благодарностью это приняли.
Пока командир танка аккуратно раскладывал на протертом топливном баке лук и редиску, механик пробежался вдоль колонны и собрал несколько банок консервов, которые насыпал женщине в подол фартука.
Настал черед делить сало между экипажами. Я не вмешивался, так как в это время комбат ставил по радио задачу разведвзводу, и я боялся пропустить команду на начало движения. Но краем глаза наблюдал за спором моих командира танка и механика-водителя. Сало делил мой старший механик — водитель роты. Это, кстати была его почти штатная обязанность — в отсутствие старшины роты делить «пайку» и кормить офицеров роты. Предметом спора было количество человек, на которых нужно было поделить этот ценный продукт. Мехвод настаивал, что на солдат веры мусульманской сало нарезать не нужно, а командир танка настаивал, чтобы всем было поровну. Победила справедливость, от каждого экипажа прибежал гонец и забрал деликатесы. Кстати, после этого учения бойцы уже сами думали о себе на учениях. Как-то, проверяя в боксе танки, я с удивлением обнаружил в каждой машине под пушкой… по стандартному мешку армейских сухарей. Где и как они их раздобыли, можно было только догадываться…
Пошли дальше. Уже затемно подъехали к какой-то маленькой речушке с деревенькой на другом берегу. Перед небольшим мостиком стоял обычный дорожный знак: движение запрещено. Было необычно — раньше нас от мостов заворачивали посредники, а сейчас — какой-то знак! Осветили мост прожектором. Действительно, на нем посередине был разобран настил, не было перил с одной стороны.
Стояли недолго. Решили перейти речушку вброд, чуть левее моста. Разведвзвод на своих БМП перебрался на другой берег буквально за пару минут. Танк комбата и три танка из головного дозора (он был уже от моей роты) тоже, хоть и с трудом, но вылезли на сушу. А вот последний танк дозора, как ни пытался, выкарабкаться на развороченный берег не мог. Мой танк уже зашел в воду, и я, глядя на такую картину, дал команду своим танкам сдать назад и в воду не входить. Мой механик начал потихоньку сдавать назад, но машина кормой уперлась в крутой бережок и никак не могла выехать.
Дал команду «Стоять» и выскочил на крышу двигателя посмотреть, что можно сделать. Картина была безрадостная. Корма, чуть приподнявшись, уперлась в черное месиво, а нос машины опустился в воду, которая почти подошла к люку механика-водителя. Впереди в свете фары антрацитом отсвечивался торф, кучей вздыбившийся перед носом застрявшей машины.
Ничего не поделаешь, нужно вытаскивать. Решили начинать с впереди застрявшей машины. Подогнали задом танк, кое-как через вал торфа подцепили тросы к буксирным крюкам. Натужно ревя, танк протянул буквально полметра и начал глохнуть — ему одному это было не под силу. Попытавшись еще несколько раз, поняли, что бесполезно. Подогнали еще один танк, зацепили цугом, начали тянуть. Поначалу дело вроде пошло, но через пару метров опять все встали. Буксируемый танк вместо того чтобы подняться на торфяной вал, начал носом закапываться вниз. Перед ним образовалась гора высотой около пяти метров, из которой сиротливо торчала пушка, облепленная грязью.
Комбат, явно нервничая, что теряем много времени, принял, как я понимаю, сложное для себя решение: дал команду нашим двум танкам оставаться и ждать тягач, а остальному батальону продолжать выполнять задачу. Делать нечего, пересадил в застрявший танк командира взвода, а командиру третьего взвода дал приказ принять командование ротой.
С грустью стал смотреть, как батальон, натужно ревя двигателями, покатил дальше влево по двум берегам речушки.
Проводив батальон, решил еще раз поглядеть, как застрял мой танк. За кормой, хотя и не такой высоты, как у соседнего танка, тоже образовался немалый вал, в который машина зарылась по самые топливные бочки, а весь берег на входе в реку был изрядно разворочен.
В голову лезли тяжелые мысли: снимут с роты как пить дать, в лучшем случае передвинут на кадрированную роту в соседний батальон… И почему столько всего валится на мою голову?
Перешел по мостику к переднему танку, еще раз осмотрел место застревания. Потом подошел к моей машине. Показалось, что здесь обстановка не такая трагическая и, если бы комбат не торопился, машину можно было бы вытащить без труда. Начинало светать, и на глаза попалась жердь от перил моста. Решил потыкать ею дно вокруг машины. Жердь погружалась в придонный ил, но буквально сантиметров на двадцать, а чуть в стороне ближе к мосту так вообще оказался твердый песок.
Идею подал мой механик-водитель. Он предложил проехать чуть вперед, а потом довернуть и выехать задом немного в стороне от развороченного места. Решили попробовать. Потихоньку подали машину вперед, затем на задней передаче чуток довернули вправо и стали двигаться. Все шло нормально, но прикинули, что выезжать придется одной гусеницей на развороченный берег, а это могло спровоцировать очередное застревание. Потихоньку стали челноком сдавать вперед-назад и вышли к целому берегу. Боясь спугнуть удачу, на минимальных оборотах стали карабкаться на подъем. Ура! Получилось!
Рассвело. Когда танк уже был на дороге, по которой ушел батальон, я оглянулся на место приключения. Зрелище было тоскливое. Оба берега разворочены, перед оставшимся танком высится гора земли. Еще раз проинструктировав взводного и пожелав ему удачи, помчались догонять батальон.
…Как развивались события дальше, рассказал догнавший нас через полдня командир взвода.
Утром возле танка собралась вся деревня. Начали сыпаться предложения: то вызвать трактор, то выкопать танк лопатами. А одна бабуля предложила привести… коней. Вставила свои пять копеек и некая девица, которая начала причитать, мол, что сделали с лужком, где они всегда прыгали через костер на Купалу… Ее грубо остановил старый дед:
— Молчи, Ганка! Пусть лучше сейчас учатся, чем опять будет сорок первый!
Эвакогруппа с тягачом подошла на удивление быстро и без особого труда с помощью развернутого полиспаста вытащила танк из грязи.
Подошел какой-то мужик, спросил, не нужно ли танку топливо. По стечению обстоятельств именно этому танку топливо было бы совсем не лишним. На вопрос, сколько в танк вообще вмещается, мужик озадаченно присвистнул.
— Да у нас на всю посевную уходит столько, сколько в ваш один танк!
Тем не менее двести литров налили, даже не взяв предлагаемой расписки. Местное население притащило кучу всякой снеди. Когда танк нас догнал, командир с наводчиком сидели сверху на башне, так как места внутри из-за подаренных продуктов не было.
Догоняя батальон, по радио иногда слышал команды комбата и переговоры ротных, но чаще они пропадали, и радио молчало. Видимо, батальон уже ушел за пределы дальности связи.
Ко мне пристроилось несколько наших отставших машин. Сформировалось даже небольшое подразделение из трех танков и двух БМП. Когда восстановилась связь, доложил комбату и получил команду привести всех на Борисовский полигон.
Уже было отчетливо слышно по радио, как комбат расставлял подразделения в исходном районе для наступления. Впереди была река Березина, а там уже и до полигона рукой подать. Догнали колонну какого-то батальона из нашей бригады, попытались ее обогнать, но безуспешно. Вроде как увидел знакомого ротного, попытался жестами попросить его пропустить нас, но тот только непонимающе развел руками. По радио связаться с ними не представлялось возможным, так как наши радиостанции работали на разных частотах.
Дорога, по которой шел соседний батальон, проходила вдоль линии электропередачи, и мне пришла мысль рвануть прямо по просеке рядом с мачтами.
Просека была заросшая кустами и небольшими деревцами, но меня это нисколько не смутило. Сначала потихоньку, а потом уже и на пятой передаче понеслись вперед. Увидев, что поломанные деревца падают на люк механика-водителя, периодически на ходу аккуратно перелазил вперед и, держась за ствол рукою, ногами сбрасывал растительность на сторону.
В очередной раз проделав эту очистительную процедуру, залез в свой люк. Подсоединив гарнитуру, глянул вперед. Мой крик «Стооой!» повис в воздухе. Машина на полном ходу неслась… к обрыву, но механик из-за кустов этого не видел. Последнее, что я сумел сделать, так это покрепче вцепиться в крышку люка и закрыть глаза.
Полет, удар, заглохший двигатель.
На удивление, удар грудью о крышку люка был несильным. Первым делом нырнул вниз, посмотреть на командира танка. Увидев фигуру, уткнувшуюся в налобник прицела, струхнул не на шутку. Перегнувшись через пушку, начал трясти его за плечо. Сержант не отзывался! Проклиная все и вся, вылез наружу и открыл башенным ключом люк наводчика.
На меня смотрели ничего не понимающие сонные глаза. Вот это да! Даже не проснулся!
Вызвал по ТПУ механика. Тот четко откликнулся.
— Заводи! — двигатель завелся с пол-оборота.
Оглянулся назад. Обрыв, с которого мы так лихо спикировали, был, как мне показалось, высотой не менее пяти-шести метров (Через много лет, будучи на охоте, я нашел это место, и оказалось, что высота была от силы метра три.)
Наверху на краю обрыва стояла БМП, из которой во все глаза смотрели члены экипажа. Показал им рукой в сторону для объезда и махнул, чтобы они шли за мной.
Еще раз обернулся посмотреть на обрыв. Прикинул, что если бы скорость была чуть меньше или механик начал бы тормозить, аккуратно воткнулись бы стволом в землю. А так приземлились на всю поверхность гусениц без особых последствий.
Вот уже и связь стала устойчивой. Было слышно, как комбат нарезал ротам задачи, определял маршруты выхода на рубеж перехода в атаку. Посмотрел на карту, где это. До батальона оставалось километров пять-семь. Приказал увеличить скорость.
Снова нарисовалась очередная проблема. По следам многочисленных гусениц вышли к Березине напротив «Французской» вышки, откуда еще в 1812 году генералы наблюдали переправу своей недобитой армии через реку, ставшей их проклятием.
Впереди был понтонный мост. И тут саперы, пропустив войска, как раз решили его поправить, подтащить тросами к месту входа, а то он из-за течения сдвинулся метров на пять. Перед мостом встал офицер и показал мне скрещенные над головой руки. Мое размахивание руками и устрашающее выражение лица на него не произвели никакого впечатления. Пришлось спрыгнуть с машины, подойти и попросить пропустить нас. Напирал на то, что получил боевую задачу и через тридцать минут уже должен быть на рубеже перехода в атаку. Офицер был знакомым еще с лейтенантских времен, из инженерно-саперного батальона. Договорились, что его тягач будет держать тросом зацепленный мост, а мои машины по одной аккуратно, слегка наискосок, будут на него заезжать. Если вдруг мост поплывет, немедленно все остановить.
Потихоньку, помня печальный опыт, перебрались на другой берег. Выйдя на полигон, связался с комбатом, доложил о своем прибытии, получил указание, где искать свою роту.
Рота стояла в колонне, все были на месте, кроме танка с заклиненным двигателем и застрявшей в речке машины. Подошел единственный оставшийся командир взвода, рассказал о прошедших за мое отсутствие событиях. В это время вызвал комбат. Доложился ему о прибытии и как выбирался из реки. Комбат, казалось, смотрел на меня с жалостью: ну что с тебя взять, ЧП-шный ротный?
Сообщил, что сейчас подвезут холостые снаряды и патроны, втулки для холостой стрельбы на пулеметы. Приказал проверить все лично, если опять что-либо будет не так, то я сам знаю, что со мною будет…
Привезли снаряды, штук по пять-шесть на танк. Такие снаряды мы видели впервые. Пороховой заряд обычный, а вот снаряд представлял собой бумажный цилиндр с пластмассовыми заглушками торцов. Разобрались, какой стороной вкладывать его в кассету автомата заряжания, начали загрузку. Прошлись со взводным, проверили загрузку снарядов, лент с холостыми патронами. Я даже и не удивился, когда обнаружил на одной машине оборванный шнур электроспуска пулемета. Оборвали, когда доставали пулемет для замены пламегасителя на втулку для холостой стрельбы.
Сил возмущаться не осталось… Показал, как стрелять из пулемета вручную, благо целиться холостыми никуда не нужно было.
Пользуясь паузой, собрал к себе все экипажи. Потребовал от каждого командира доклада о готовности, еще раз рассказал о предстоящей задаче — уничтожить крупный пункт управления с сильной охраной. Один из командиров танков спросил, что за снаряды мы получили и как они работают. И хотя я ничего подобного раньше не видел, вспомнил рассказы бывалых танкистов, как на «пятьдесятпятках» зимой они засовывали буханку мерзлого хлеба в ствол перед холостым снарядом, и тогда при выстреле проходил откат орудия, из него стреляная гильза вылетала сама и не нужно было открывать затвор вручную. Здесь, по всей видимости, роль буханки выполнял бумажный снарядик, который давал пушке откат, но сам после выхода из канала ствола разрушался. Это, кстати, мы и увидели потом при стрельбе: вместе с облаком пороховых газов из пушки вылетала куча бумажных хлопьев, опускавшихся на землю в виде больших снежинок.
Но вот долгожданная команда: «Вперед».
Борисовский полигон я видел впервые, уже потом эту местность мы исползали вдоль и поперек. Противник был очень учебно-условный. Не было даже фанерных мишеней, так что постреляли холостыми из пушек и пулеметов по команде комбата в «белый свет как в копеечку». Вышли на назначенный рубеж, доложили о разряжании оружия. Перед этим несколько машин в батальоне разрядили пушки выстрелами.
Прошло все как-то буднично, без эмоционального подъема, видимо, сказывалась усталость. Свернулись в ротные колонны, затем втянулись в батальонную. Наступили сумерки, а затем и темная летняя ночь. Радио молчало, и мы погрузились в тревожную дрему. Сказывался накопившийся дефицит сна — все же трое суток практически не спали. Вовремя проснулся, глянул вперед, а там — красные башенные фонари начали потихоньку двигаться вперед. Немного проехали, снова остановка. Оглянулся назад, вроде все на месте. Снова вперед, снова остановка, и так несколько раз.
Раскрыв глаза в очередной раз, обомлел от ужаса — впереди никого не было, а позади стояло всего несколько танков! Вот так, в полудреме мы растеряли всю колонну, оставляя после каждой остановки по несколько машин.
Через некоторое время, когда на безоблачном небе начала разгораться заря, в эфире начался переполох: бесконечные вызовы подчиненных. Все проснулись и теперь торопились доложиться. Комбат послушал, послушал и, дождавшись паузы, рявкнул в эфир, чтобы все замолчали. Несколько минут ушло на его вызовы по радио командиров всех машин. Откликнулись все, даже мой танк, застрявший в реке, но уже догнавший нас и пристроившийся в хвост колонны.
— 30-й, доложи, где находишься, — голос комбата ударил по ушам.
Беспомощно оглядываясь вокруг, я ничего толком не мог сообразить. Местность была незнакома, поэтому я даже не пытался определять свое местоположение по карте. Помнил только, что заходили на полигон сбоку, где-то посредине тактического поля, а вот потом куда мы скачками ехали ночью, вообще не понимал.
— 30-й, доложи, что наблюдаешь вокруг? — комбат прервал затянувшуюся паузу.
— Стою на поле, впереди лес, примерно в километре. Справа отдельное дерево, примерно в полутора километрах…
Запросив других ротных, комбат понял, что батальон кусками стоит в разных местах полигона, и никто толком не может правильно определить свое местоположение.
— Броня, я 01-й, даю красную ракету, наблюдать! — комбат обратился циркулярно ко всему батальону.
Я усиленно начал крутить головой во все стороны, но ничего не увидел. Командир первого взвода, который тоже сидел на броне, на мой немой вопрос красноречиво развел руками.
На запрос комбата все ротные доложили, что никто ракету не видел. Может, помешало яркое солнце, которое слепило глаза, а может, и далеко было. Немудрено: если я, командир первой роты, шедший почти сразу за управлением батальона, ничего не видел, то остальные роты, отставшие еще раньше, не могли видеть ракету и подавно.
Нужно отдать должное нашему комбату. Он придумал ход, до которого мало бы кто додумался.
— Броня! Наблюдать дым! Всем выдвигаться на него!
Оказалось, что комбат не использовал свои БДШ, и сейчас поджег одну из них. Огромный столб дыма, в безветрии поднимавшийся вертикально вверх, мы увидели почти в пяти километрах. Ура, нашлись!
Завелись, поехали к месту сбора. Через полкилометра увидели еще пару колонн, которые ползли откуда-то справа. В небольшой лощинке увидели комбатовскую машину и еще несколько танков и БМП возле нее. Увидев нас, они отъехали в сторону, а я пристроился за БМП КШ нашего начальника штаба батальона. Рота к этому времени вся собралась, танки заняли свои места в походном порядке.
Когда собрался весь батальон, построились у комбатовского танка. На удивление, разносов и накачек не было. Видимо, командир и сам чувствовал свою вину за то, что растерял ночью батальон по всему полигону.
Получили новую задачу. Оказалось, что по игре мы прошли через зону радиоактивного заражения, и сейчас нас будут дезактивировать. Узнали, что пойдем под обдув ТМС. Раньше я их никогда не видел, не считая учебного фильма, который показывали еще в танковом училище. Поэтому никаких особых мыслей на этот счет не возникло. Правда, приказал всем экипажам ехать по-боевому, с закрытыми люками.
Все было как в учебном фильме. С двух сторон от дороги стояли две машины с реактивными турбинами, которые дули на проходящие танки сначала спереди, а потом сзади. Каких-либо «дуновений ветра» в танке, конечно, не почувствовалось. Пройдя через зону обработки, развернул командирскую башенку и посмотрел на танки роты. На одном из танков первого взвода брезентовый тент, видимо, неплотно свернутый и плохо притянутый ремнями на свое место на башне, раздуло в огромный воздушный шар, концы которого бешено мотались под струями воды и воздуха. С другого танка вдруг сорвало и понесло по воздуху штыковую лопату, которую, как потом выяснилось, экипаж засунул под ремни брезента, поленившись положить ее в ящик ЗИП.
Уже на привале осмотрел танки роты. В принципе все было на месте, если не считать «летающей лопаты». Танки сверкали чистотой, как будто только вышли с завода. Мелькнула мысль: вот так бы нас помыли перед заходом в боксы после учений!
Собрались в районе, встали в линию ротных колонн, немного потренировавшись перед этим. Тренировка была довольно занятной — шли общей колонной и потом ротами одновременно поворачивали налево и уже в ротных колоннах выкатывались в назначенное место для полевого смотра войск. Конечно, показуха, но слаженность батальона выглядела впечатляюще. Даже захотелось процитировать плакат со строевого плаца: «Силен в строю — силен в бою».
Но смотреть на нас – красавцев — никто не приехал. Немного отдохнули, доели остатки НЗ и даров, что привез застрявший в деревне экипаж. Учения вроде уже и закончились.
Комбат собрал командиров рот и отдельных взводов, довел, что он на своем танке, как и другие комбаты бригады, идет на полигон под Барановичами, а нам предстоит марш в пункт постоянной дислокации. За командира батальона остается начальник штаба.
НШ батальона с замполитом пафосно напомнили, что учения заканчиваются только тогда, когда машины будут обслужены, заправлены, загружены боеприпасами и поставлены в боксы, так что не расслабляться и соблюдать меры безопасности!
Снова вперед!
То, что учения с нашей вольницей по выбору маршрута уже закончились, мы почувствовали при переезде дороги возле Борисова. Нам под гусеницы подложили старые автомобильные покрышки, и мы потихоньку аккуратно переехали магистраль, не испортив асфальт.
Дальше вышли на дорогу, окаймленную огромными деревьями. Это была старая «Смоленская дорога», по которой из Москвы до реки Березины гнали наполеоновскую армию, а уже по этой части, где сейчас шли наши машины, брели ее жалкие остатки.
В какой-то небольшой деревеньке нас слева начал обгонять «Москвич» с несколькими пассажирами. Подивились их безбашенности, тем более что колонна из машин практически всей бригады растянулась на десятки километров и объехать ее было в принципе невозможно.
Рассчитывая, что кто-либо из пассажиров смотрит на меня в окно, покрутил пальцем у виска. Развязка наступила примерно через полчаса. Пришлось объезжать раздавленную машину. В ней никого не было, двери открыты, а вдоль всего кузова от багажника до капота через крышу были видны следы гусениц. Но машина стояла на колесах, крыша была смята наполовину. Видно было, что ширина гусениц небольшая, явно не от танка и даже не от БМП. Уже после учений узнали, что машину переехала самоходка «Гвоздика», люди чудом остались живы.
Когда до нашего пункта постоянной дислокации оставалось километров десять, начальник штаба, ведущий батальон, решил снизить скорость колонны до минимума во избежание аварий. Но только не учли, что на маленькой скорости вести тяжелую машину еще труднее, чем на нормальной, да еще в условиях дикой усталости экипажей. И уже почти перед самым парком одна БМП-2 из мотострелковой роты ударила во впереди идущую машину. Как обычно бывает в таких случаях, были разбиты задние двери — топливные баки, да еще соскочила башня со своего погона.
Зайдя в парк, танки поставили перед боксами. Решили не рисковать — не загонять машины, не хватало еще бокс завалить.
Так, можно сказать и закончились те учения. Танки помыли, выколотили и покрасили гудроном гусеницы, загрузили боеприпасы. На машине, которую потеряли в начале учения, заменили двигатель. Челябинцы признали, что это был заводской дефект — плохо затянутый дюрит, и никаких финансовых последствий для офицеров роты не наступило.
На разбор учений я, конечно, не попал, слишком мала была должность, да и проводился он в другой бригаде, в которую мы были приданы временно. Не знаю, какую мы получили оценку, но в бригаде никто на эту тему практически не высказывался, будто учения были абсолютно обычным делом.
В повседневной деятельности у меня получалось не очень. Это сейчас, после многих лет службы, я понимаю, что рота была нормальной, правда, не было в ней «блеска и шика», которых так хотелось комбату. Грызли меня то за невыровненные кровати, то за беспорядок в солдатских тумбочках, то за то, что рота плохо вставала на подъеме. И единственным человеком, который меня защищал, был начпо бригады, прошедший Афганистан и знавший толк в людях.
Комбриг, задержавший даже нам с командиром батальонной мотострелковой роты капитанские звания на несколько месяцев, в конце концов поставил жирную точку.
— Перестаньте ротного долбить! У нас что, есть более подготовленные ротные? Да ему на учениях досталось столько, сколько другие за всю службу не видели!
Тем временем в роту пришли новые взводные, стало ощутимо легче работать с личным составом. Потихоньку пошли в гору показатели боевой подготовки. Постепенно появился авторитет лучшей роты по боевой подготовке. Итоговая проверка за год прошла вполне успешно. На отличную роту не потянули, поэтому изощренный ум политработников придумал для нас новый термин «передовая». А ранней весной попали еще под одну серьезную проверку. Округ решил проверить боевую готовность и поднял по тревоге по одной роте с каждой из четырех бригад нашего армейского корпуса. Получилось две танковые и две мотострелковые роты, все из первых батальонов.
…Сигнал тревоги получили после обеда, когда часть роты находилась в расположении, часть — на танковой директрисе, а механики-водители с зампотехом — в парке. Как всегда, когда вводные и ограничения были нестандартными, началась небольшая чехарда: учебные машины выводить — не выводить, боеприпасы выгружать – не выгружать и так далее. Четким и понятным было только место района сосредоточения — окраина тактического поля на нашем полигоне.
Выехали из боксов, а потом из парка более-менее организованно и быстро, но через пару километров за воротами командир второго взвода, который сам сидел за рычагами, доложил, что у него греется двигатель. Остановились, побежал к машине, где уже подняли крышу над радиаторами. Как оказалось, механик что-то проверял в трансмиссии и отключил вентилятор, а вот включить его в суматохе забыл.
В это время мимо нас проскочили одна мотострелковая и одна танковая роты. По тактическим знакам было видно, что это машины из соседних бригад, причем находящихся гораздо дальше от этого места, чем мы. Сердце недобро заныло: опять учение, и опять свалилась на меня очередная невезуха.
Поехали дальше в ожидании новых неприятностей, настроение было испорчено. Вспомнил, что у командира первого взвода на танке нет радиостанции, которую уже неделю как забрали в ремонт. Оставалось надеяться, что офицер сообразит, что нужно будет делать.
Дошли до полигона, и тут я поймал себя на мысли, что у меня-то ни с кем из руководства нет связи. Уже на тактическом поле увидел каких-то солдат в пятнистой форме, которые цепью бежали к нашей движущейся колонне и стреляли из автоматов.
— Тридцатые, противник слева! К бою!
Командиру первого взвода рукой показал, куда нужно ехать. Рота очень четко повернулась налево, и тут командир третьего взвода задал вопрос: оружие заряжать? Ума хватило дать команду не заряжать, автоматы защиты электроспусков выключить. Не знаю, кто и как готовил эту проверку, но, видимо, вопрос по заряжанию оружия против обозначенного противника был упущен из вида, а ведь в танках был полный боекомплект!
Уже подъехав ближе к цепи наступающего условного противника, увидели, что это десантники. Догадались об этом по виду полевой формы — их куртки были заправлены в брюки, а обычная пехота носила их навыпуск.
Пройдя жидкую цепочку противника, снова свернулись в колонну и почти сразу зашли в назначенный район. Радио молчало. Попробовал вызвать комбата или начальника штаба, но в наушниках был слышен лишь шум от помех.
Не зная, что делать дальше, загнали танки задом в кусты, чтобы несильно бросались в глаза, но чтобы была возможность быстрого выхода. Тягостно тянулось время. Радио молчало, никто к нам не приезжал.
От нечего делать решил пощелкать переключателем частот на радиостанции. Неделю назад мы по графику поменяли рабочие частоты с основных на запасные, что делали с определенной регулярностью по команде начальника штаба батальона. Провели тогда и небольшую радиотренировку прямо в боксе для проверки настройки станций на всех машинах.
И вот на ставшей запасной частоте услышал: «Тридцатый, тридцатый, я — ноль первый, почему не отвечаешь?».
— Я тридцатый, стоял на основной частоте, вас не слышал.
По голосу определил, что со мной разговаривает начальник штаба батальона.
— Слушай задачу. Подготовить танки к боевому применению. К семи утра прибыть на директрису, выгрузить боекомплект, быть в готовности к выполнению упражнения учебных стрельб!
Мысли в голове помчались с огромной быстротой. В принципе, не считая одной учебной машины, все танки были боеготовы и исправны. Нужно было только расконсервировать пушки. Конечно, нужно бы по уму сделать выверку, но уже смеркалось, да и найти удаленную точку для пушки не представлялось возможным.
Вдруг откуда ни возьмись появились офицеры из округа. Судя по задаваемым вопросам и деловитости, с которой они осматривали машины, было видно, что они из управления боевой подготовки. Задав ряд вопросов и поинтересовавшись особенностями «боя с десантом «противника», они демонстративно присели на бугорок и стали смотреть, что мы будем делать дальше.
Уже почти стемнело, когда после получения от меня задачи экипажи начали чистить пушки от обильной смазки. Пришлось вызвериться на своего зампотеха. Оказалось, что на половине машин нет ветоши. Выяснилось, что последний раз получали какую-то канитель из ниток, да и то месяц назад. Но бойцы мои оказались на высоте. Поснимали с ног портянки и обернули ими банники, стали чистить стволы. С пулеметами было попроще, там просто протянули стволы ершиками.
Присутствовавшие окружные офицеры, глядя на такое «представление», только качали головой и иронично улыбались, но ничего не говорили.
Ну а мы со взводными пролезли по всем машинам, еще раз проверили оружие, электроспуски, уровень избыточного давления от нагнетателя.
Уже ночью, когда все закончили, доложил по радио комбату. От него узнал, что командованию батальона запретили приезжать и вмешиваться в наши дела, так сказать, «для чистоты эксперимента». Но на всякий случай комбат напомнил про высокие и не очень материи и что со мной будет, если «завалю все дело».
Посовещавшись с офицерами роты, решили на танковую директрису выехать ночью, не дожидаясь рассвета, благо до нее было не больше пяти-семи километров.
На директрисе нас встретил начальник полигона и сказал, чтобы мы сразу ставили машины на дорожки, что будет всего один заезд всей роты сразу. Мы стреляем первыми, за нами стреляет такая же рота соседней бригады, которую поставили пока в полевой парк.
Встали на дорожки, но не ясен был вопрос с боекомплектом, а спросить было не у кого. Ближе к утру появилось управление батальона. Посовещавшись с комбатом, решили было выгрузить снаряды и коробки с лентами на брезенты, но тут позвонили из бригады и дали команду выгрузить только по три снаряда из автоматов заряжания для высвобождения места под практические выстрелы и достать все пулеметные коробки из боевых отделений.
Утром подвезли боеприпасы на стрельбу для выполнения третьего упражнения учебных стрельб. Снаряды, как обычно, выложили на стеллажи у исходного положения, приготовили пулеметные ленты. А вот как сделать, чтобы заряжались именно полученные снаряды, а не боевые из транспортера, сразу не придумали. В конце концов решили прогнать весь транспортер и отметить лотки как заряженные бронебойными снарядами, а полученные учебные болванки, как и положено, записать как кумулятивные.
Учитывая, что такие «финты» мы раньше не делали, поручил это проделать командирам взводов самим, а я потом по всем танкам проверил результат. На учебной машине делать было нечего — она и так была без боеприпасов.
Ну вот и начало стрельбы. Меня вызвали на центральную вышку, где уже находился начальник управления боевой подготовки округа. Этого генерала, однофамильца недавно ушедшего командующего войсками округа, я знал хорошо, так как он был у меня на выпускных экзаменах в училище председателем Госкомиссии.
Заслушав мой доклад о выполненных мероприятиях и готовности к стрельбе, предупредил, впрочем, вполне дружелюбно, чтобы не пытались каким-либо образом обмануть.
Вот и заезд.
Мой командир танка, он же наводчик орудия, отстрелялся вполне прилично, положил два снаряда в танковую мишень и поразил обе пулеметные цели. Во время стрельбы поймал себя на мысли, что приходится работать за командира экипажа, а вот посмотреть результаты стрельбы других танков никак не получается. А как в бою?
После заезда, пока экипажи собирались к вышке на среднем участке, комбат сказал, что оценка между двойкой и четверкой. Кто сталкивался с причудами курса стрельб, знает, что оценку подразделению может дать один стреляющий.
Доклады о результатах стрельбы от командиров танков принимал сам генерал. Все шло как обычно.
— Экипаж танка номер такой-то выполнял упражнение учебных стрельб. Цель номер один — танк — поражена, цель номер два — пулемет — поражена, цель номер три – БЗО — поражена. Боеприпасы израсходованы полностью.
Когда очередь дошла до командира учебной машины, я понял, что мы приплыли.
— Экипаж танка номер пятьсот тридцать шесть выполнял упражнение учебных стрельб. Первая цель — танк — поражена, цель номер два — пулемет — не поражена, цель номер три – БЗО — не поражена. Не использовано боеприпасов: к пушке — два выстрела, к пулемету — тридцать пять.
— А что ж ты, сынок, сделал один выстрел из пушки и больше не стрелял? Первый снаряд ты очень четко положил прямо по центру.
Командир танка молчал, опустив глаза.
— Ну, говори, говори!
— Автомат заряжания не работал.
— А из пулемета чего не стреляли?
— Электроспуск не работал…
И тут генералу открылась фантастическая картина. Оказалось, что машина учебная, скоро идет в капремонт. Использовалась она только на вождении, так как ранее была утоплена на подводном вождении, и на ней кроме радиостанции вообще ничего не работало — ни автомат заряжания, ни стабилизатор вооружения, ни электроспуски…
— А как же вы стреляли?
Оказалось, что экипаж умудрился на исходном рубеже зарядить пушку одним снарядом вручную, затем без стабилизатора прицелиться, выстрелить, да еще и попасть! Ну а из пулемета, естественно, стрелять даже не пытались.
Заслушав остальные доклады, генерал снова подошел к этому экипажу. Я же уже прикинул, что с этим двояком и всей роте двойка. Но у генерала было свое видение.
— Я первый раз вижу такое. Конечно, иметь небоеготовую машину в строю — это преступление, будем разбираться. Но экипаж — молодцы. Подготовка на уровне, не растерялись. Ставлю экипажу четверку! Что там у нас получается за роту? – спросил он, оборачиваясь к одному из своих помощников.
— Если этому экипажу четверка, то и всей роте — четверка, товарищ генерал.
На этом и закончилась та проверка. Немного позже удалось узнать, что из четырех проверяемых рот у нас была единственная положительная оценка. Кроме того, как выяснилось, только мы обнаружили и уничтожили на полигоне условного противника, а остальные роты промчались мимо, не обращая на него никакого внимания.
После этой проверки как будто тумблер из положения «ругать» переключили в положение «хвалить». За ротой твердо закрепилась репутация полигонных асов. На совещании молодых офицеров, которое проходило в нашем гарнизонном Доме офицеров «Гвардеец», мне в числе других вручили командирские наручные часы с надписью «От командующего войсками КБВО».
Через месяц приехал корреспондент окружной газеты, состоялось первое в моей жизни интервью.
…Вот так старая газета, выпавшая из альбома, напомнила о давнишних событиях. Конечно, статья в газете, да еще передовица, в принципе не могла быть иной. Ну что ж, пришлось поработать за тогдашнего корреспондента, добавить то, чего он не знал и о чем не упоминалось в нашем разговоре…
Владимир Сулимов, Минск, 2022