Падение Берлина началось под Москвой в 1941‑м

И разделяли эти звенья одной цепи 1.304 военных дня и тысячи километров расстояния. Только по советской территории (от Бреста до Москвы) немцы прошли более 1.000 километров.

Судьбе-злодейке было угодно в те тяжелейшие дни забросить меня в Подмосковье, где решался вопрос быть или не быть Советскому Союзу. Я неслучайно выше употребил эпитет «злодейка». Мое тогдашнее положение действительно было весьма трагичным. Этот трагизм состоял в том, что я, 15‑летний комсомолец, племянник казненного оккупантами коммуниста-подпольщика, невольно оказался в стане врага, коварство которого не имело предела. Чем оно могло обернуться для меня, трудно даже представить.

Имея некоторые познания в немецком, я старался, насколько позволяли обстоятельства, незаметно подслушивать находящихся рядом врагов. Из разговоров я с ужасом начал понимать страшные замыслы фашистских зверей. Например о том, что после захвата Москвы и проведения в ней своего парада гитлеровцы намеревались на месте нашей столицы вырыть огромное водохранилище, при этом сотни тысяч москвичей превратить в рабов, а не желающих или не могущих работать уничтожить в крематориях. Фашисты хвастались, что уже видят Москву в бинокли и что скоро, мол, покончат со столицей большевиков навсегда. Справедливости ради необходимо признать, что положение под Москвой к зиме 41‑го было для нашей Родины действительно крайне тяжелым.

К тому времени из столицы на Урал уже был вывезен весь дипломатический корпус и часть госучреждений. Немцы, конечно же, знали об этом, знали они и о том, что сам Сталин оставался в Кремле. Правда, были попытки эвакуировать его в тыл. Но когда у Сталина поинтересовались о времени подачи железнодорожного состава, Иосиф Виссарионович ответил, что будет лично руководить обороной Москвы.

И руководил успешно в критических для страны условиях. Предстояло сокрушить отборные части немецкой военной машины, превосходившей наши войска как в живой силе, так и в технической оснащенности. Вот, к примеру, лишь некоторые цифры. В составе трех фронтов, оборонявших Москву, насчитывалось 1.250 тыс. человек, 7.600 орудий и минометов, 990 танков, 677 самолетов. Противник превосходил нас в живой силе в 1,4 раза, артиллерии — в 1,8; танках — в 1,7; самолетах — в 2 раза.

Понятно, эти факты мне стали известны уже после войны. Тогда же, в 1941‑м, когда мне удалось вырваться на волю, я пробирался домой исключительно лесами и болотами, ибо везде были немцы, их танки, орудия, автомобили… Казалось, вражьим полчищам нет числа и против этой силы ничто не устоит.

Не зря же гитлеровское руководство назвало операцию по захвату Москвы «Тайфун». Но не сработало это устрашающее название. 27 ноября 1941 года «Правда» писала: «Под Москвой должен начаться разгром врага». И он начался. Только за две недели боев вермахт потерял здесь 155 тыс. солдат и офицеров, 777 танков, 534 автомашины, сотни орудий, минометов и самолетов.

Защищая Москву, легендарной славой покрыли себя воины 316‑й стрелковой дивизии, ставшей потом 8‑й гвардейской. Это ее 28 отважных смельчаков во главе с политруком В. Г. Клочковым вступили в бесстрашный поединок с целой лавиной фашистских танков. Пять напряженных часов в огне, дыму, среди лязга гусениц, грохота взрывов. 20 бронированных чудовищ они превратили в груду металла. Под 21‑й танк бросился со связкой гранат сам политрук…

4–5 декабря оборонительный период битвы за Москву закончился. И наши войска перешли в наступление. Разрекламированный на весь мир фашистский блицкриг канул в прошлое.

«После перехода в наступление, с 6 по 10 декабря, частями наших войск занято и освобождено от немцев свыше 400 населенных пунктов».

Из сообщения Совинформбюро 12 декабря 1941 года

* * *

Началось освобождение советской земли от оккупантов, что само по себе означало начало падения Берлина. Но закончится оно не так скоро, как хотелось бы. На пути к этому будут еще Сталинградская битва с ее боевым кличем «За Волгой для нас земли нет»; с Домом Павлова, превращенным горсткой бойцов в маленькую крепость; тысячами других подвигов советских воинов, нанесших врагу ощутимый урон — около 700 тыс. убитыми и ранеными, свыше 2 тыс. уничтоженных орудий и минометов, более 1 тыс. танков и штурмовых орудий, свыше 1,4 тыс. самолетов.

Важное значение в деле разгрома врага имела битва за Кавказ. Пять месяцев длилась она и обошлась гитлеровцам серьезными потерями в живой силе и технике. Да, они были раз в 5–6 меньше, чем в Сталинграде. Но не менее важное значение имели в этой битве экономический и политический факторы. Немцам так и не удалось получить нефть Майкопа и Грозного, на которую они так рассчитывали. Это, во‑первых. Во‑вторых, Советский Союз сохранил за собой так необходимые коммуникации, связывающие его со странами Ближнего Востока и через них — с союзниками.

В победоносном завершении Великой Отечественной войны особое место занимает Орловско-Курская битва, увенчанная знаменитым танковым сражением под Прохоровкой и первым салютом в честь одержанной здесь победы. За годы Великой Отечественной войны 354 раза салютовала Москва своим доблестным воинам. И первый салют был произведен именно в честь Орловско-Курской операции.

По причине того что нельзя объять необъятное, я не затрагиваю многих других битв и сражений той войны, в том числе и операцию «Багратион», считая, что она не обойдена вниманием нашей газеты. В то же время хочу сделать небольшое уточнение. Его суть сводится к тому, что в устной пропаганде, связанной с освобож­дением Беларуси от немецко-фашистских захватчиков, порой внимание акцентируется только на этой операции.

А ведь изгнание оккупантов из Беларуси началось еще осенью 1943‑го. Уже тогда был осво­божден ряд районов Гомельской и Могилевской областей. В частности, к нам на Пропойщину (ныне Славгородщину) красные, как говорили тогда, пришли в конце ноября. А 5 декабря я сам стал воином Красной Армии и уже в будущем году в составе 64‑й стрелковой Могилевской ордена Суворова дивизии участвовал в освобождении Беларуси, Польши и штурме Берлина.

* * *

Надо заметить: Московскую битву пишущий эти строки видел воочию, но был-то он все-таки сторонним наблюдателем, а от других сражений вообще оказался далеко. А вот участником штурма столицы третьего рейха был полноправным. Правда, и здесь судьба порядком пощекотала ему нервы. И не только ему, а всему фронту.

Дело в том, что нас с центрального направления стали вдруг заметно поворачивать в сторону Восточной Пруссии. А ведь всем — от рядового до командующего фронтом К. К. Рокоссовского — уже мерещился Берлин. И тут такая незадача. Правда, агитаторы без устали убеждали приунывших, дескать, уничтожить древнее гнездо пруссачества — не менее почетно, чем взять логово самого фюрера.

— Вроде бы так-то оно так, — соглашались слушатели. — И все-таки…

Это «все-таки» у каждого было свое. Скажем, для горьковчанина старшего сержанта Дмитрия Торопова не имело особого значения то, с каким оттенком враг — прусским или каким-то иным. Главное, он враг, и его надо уничтожать. А вот белорусы Иван Василенко, Николай Щербаков или Павел Ельцов жаждали поквитаться прежде всего именно с самим фюрером. Слишком велик был у каждого из них свой личный счет к Адольфу Гитлеру.

А многие из моих земляков вообще предпочитали молчать о пережитом, только крепче сжимали в руках оружие, потому что слишком много накопилось злости к врагу. И его окрас­ка не имела особого значения. Будет приказ уничтожить прусский милитаризм — уничтожим! Куда денешься? Но когда стало известно, что 64‑я стрелковая Могилевская передается 1‑му Белорусскому и пойдет на Берлин, радости ее бойцов и командиров не было предела. Отныне клич «Даешь Берлин!» стал звучать все чаще. А слившись во­едино с призывом «Добьем зверя в его собственной берлоге», превратился в огромную мобилизующую силу. При этом все понимали: недобитый зверь опасен вдвойне. И справиться с ним будет нелегко.

Но справиться надо! И тут уж ничто не могло ни сдержать наступательного порыва войск, ни хотя бы снизить его накал. И этому было объяснение. Сколько страданий вынесли мои однополчане, протопав от Гродно до Подмосковья в 1941‑м! Сколько оставили могильных холмиков на этом горестном пути! И перед каждым павшим живые клялись мстить врагу за смерть боевого товарища, за поруганную землю, за безутешное горе солдатских вдов, матерей, невест.

Так какие же укрепления, какие вражьи козни могли остановить ярость благородную? И не останавливали. А когда до конечной цели было рукой подать (это с Одера), боевой клич «Даешь Берлин!», родившийся еще на берегах Волги, нес нас к победе словно на крыльях. Этими крыльями было единое желание всех и каждого, точнее абсолютного большинства фронтовиков, поставить последнюю точку в войне. И эту точку надо было поставить там, где рождались варварские гитлеровские планы завоевания мирового гос­подства. И эта точка была поставлена 2 мая 1945 года. Где-то в середине дня гарнизон Берлина начал сдаваться. И я как связист передал во все подразделения полка самое заветное, самое долгожданное сообщение: «Берлин пал!». И все кричали «ура!».

Войне конец!

Павел Ерошенко, бывший рядовой взвода управления 1‑го дивизиона 1029‑го артполка 64‑й стрелковой Могилевской ордена Суворова дивизии, фото из архива автора и агентства